Хоккей, как никакая другая коллективная игра, настоятельно требует постоянного обновления концепций и взглядов.
Со временем преимущества сильнейшей команды неизбежно теряются, поскольку в наш век широчайшего общения, энергичного использования видеомагнитофонов и заимствования опыта соперников находки чемпионов мира, носившие характер откровения, довольно скоро становятся всеобщим достоянием, альфой и омегой хоккея.
По этой причине на чемпионатах мира 1976 и 1977 года мы едва ли опережали своих соперников. Сборная СССР должна была найти что-то новое, что позволило бы ей снова уйти «в отрыв». Такой новинкой стала игра четырьмя пятерками.
В мировом хоккее это кажется сейчас естественным, само собой разумеющимся — игра в четыре звена. А родилась впервые эта идея у нас, в Советском Союзе, в рижской команде «Динамо». Ни в нашей стране, ни в ведущих европейских клубах (говорю о тех только командах, которые можно увидеть на международной арене), ни за океаном никто раньше так игру не вел. Допускаю, что где-нибудь в низовом хоккее кто-то из тренеров и прежде практиковал игру с четырьмя звеньями. Но если говорить о большом хоккее, то здесь у меня сомнений нет: мы были первыми.
Идея имеет свою историю. Она была подсказана самой жизнью. В рижском «Динамо», когда я только принял команду, было три звена. Третья тройка была откровенно слабой. И хотя рижане в то время выступали во второй лиге, иначе говоря, в третьем эшелоне нашего хоккея, я сомневался в том, что имею право оставлять в команде таких игроков. Но около третьего звена было еще несколько хоккеистов, которые являли собой резерв третьей тройки. Однако и они по своему классу не могли претендовать на право выступать в основном составе.
И вот во второй половине чемпионата, а речь, напоминаю, идет о первенстве СССР во второй лиге, я через третье звено,постоянно меняя игроков, пропустил шесть спортсменов. То есть, в сущности, два звена.
И уже зрительно, а не только по цифровым итогам матчей было видно, что это звено, постоянно обновляясь, играет не хуже хоккеистов второго и даже первого звеньев. Когда закончился чемпионат лиги и мы подсчитали итоги выступлений всех пятерок и всех хоккеистов, а учет игры звеньев ведется во всех командах — от сборной страны до клубов второй лиги, то выяснилось, что третье звено в нашей команде на заключительном этапе чемпионата СССР оказалось сильнейшим.
Как это получилось?
В то время в каждой команде было три звена. Противоборствовали первые пятерки, соперничали вторые, соревновались третьи. И вот против каждой третьей пятерки мы выставляли две (речь пока, правда, идет только о двух тройках форвардов).
Сопоставив результаты, показанные всеми тройками рижан, проанализировав действия команды и задумавшись над тем, что происходит, я не мог не прийти к выводу о разумности игры четырьмя звеньями и принял решение запланировать на следующий сезон игру в четыре тройки форвардов.
Впрочем, двенадцати нападающих в рижском «Динамо» тогда не было: форвардов, на которых можно было бы положиться, не хватало, и потому мы обходились игрой в три с половиной звена. Были использованы разные варианты поиска недостающего нападающего. Иногда один из форвардов играл через смену, скажем во втором и четвертом звеньях,— так порой и сегодня действует ЦСКА, используя во втором и четвертом звеньях Николая Дроздецкого или Владимира Крутова в первом и третьем. Иногда в четвертом звене был так называемый скользящий игрок: место в четвертой тройке занимал один из хоккеистов трех остальных звеньев.
Преимущества игры с таким принципом формирования команды для меня очевидны. И одно из них — возможность более быстрого роста молодых хоккеистов. Они выходят на лед вместе с лидерами команды — с начала сезона, с первых минут матча, а не тогда, когда мы ведем 12:1, не весной, когда судьба чемпионата решена.
Но хоккей—это живые люди с устоявшимися взглядами и привычками, и оттого переход к игре в четыре звена был непрост. Во-первых, тренеру требовалось самому досконально разобраться во всем, что связано с новым режимом действий хоккеистов, а во-вторых, предстояло преодолеть барьер — скепсис, неверие игроков, привыкших к игре в три звена. Эту преграду, замечу попутно, надо было преодолевать заново, снова и снова, при каждом введении новых игроков в команду. В результате опыт накопился солидный. Но и в последующие годы, и во второй сборной, и в «экспериментальной», о которой я расскажу в следующих главах, и в ЦСКА, и в первой сборной страны эта проблема возникала вновь и вновь. Возникала, она, знаю, поначалу и в тех командах, которые решили перенимать наш опыт.
Речь идет о психологическом барьере, обладавшем поразительной стойкостью, о непривычности игры в четыре звена, об опасениях, связанных с тем, что хоккеисты, привыкшие к определенным интервалам игры и отдыха, будут выбиты из привычного игрового режима. Ситуация усложнялась, когда хоккеисты были настроены против этой идеи, когда она не казалась им разумной.
Если бы я кому-то сказал, что пройдет дюжина лет и на Кубке Канады в 1981 году даже родоначальники хоккея, причем не любители, которых порой обвиняли в копировании европейской школы игры, а сборная Национальной хоккейной лиги, собравшая все сливки канадского и американского профессионального хоккея, будет, как и мы, играть в четыре звена, что этот наш опыт заимствуют, то, не сомневаюсь, меня бы подняли на смех.
Тогда в новую идею не верили ни игроки, ни тренеры-коллеги, ни журналисты.
Не верили в перспективность новинки даже тренеры второй группы, которые могли воочию убедиться, как усилилась команда, играющая с четырьмя тройками нападающих.
Оставалось одно — доказывать верность своих размышлений и выводов игрой, очками. Результатамирижской команды, которых мы добились в течение двух лет.
В первую лигу мы вышли, обогнав второго призера на 20 (!) очков.
Мне поручили возглавить вторую сборную страны в 1972 году, еще в то время, когда рижане выступали в первой лиге: это был первый и пока единственный случай, когда работу со сборной страны, пусть и не первой, доверяли тренеру, работающему с клубом не из высшей лиги.
..Мог ли я не воспользоваться случаем и не попробовать осуществить идею игры в четыре звена с хоккеистами довольно высокого уровня?
Теперь идея игры в четыре звена была широко обнародована.
Об этом достаточно много говорили, писали и спорили, но по-прежнему никто не соглашался с предлагаемыми мною доводами. Найти себе единомышленников не удавалось.
Считали, что эксперимент рискован и не оправдан.
Но ведь это был уже не эксперимент. Это был опыт, проверенный в командах, выступающих в состязаниях разного уровня.
Против идеи игры с четырьмя тройками выступали и научные работники, сотрудничающие с хоккейными командами. Они утверждали, что если игрок проводит на скамье запасных на одну смену больше, то он выбивается из темпа и ритма игры и ему приходится едва ли не заново разогреваться, заново готовиться к тому, чтобы вступить в игру.
Мне кажется, команда, с которой я работал, доказывала ученым обратное. Доказывала, конечно, не столько теоретически, сколько на практике. Успехи рижан были очевидны, даже в высшей лиге. И тем не менее...
Впрочем, исключения допускались... Для таких «середнячков», как рижане,— у них нет мастеров высочайшего класса, и потому все равно, кто выходит на лед и сколько там набирается звеньев. И для суперклубов вроде ЦСКА — там мастера такого класса, что они, играя в любом режиме, все равно будут всех побеждать.
Нетрудно заметить, что эти аргументы исключают друг друга, но в споре с идеей игры в четыре зве¬на использовались любые возможные, да и невозможные доказательства.
Разумеется, при игре в четыре звена есть и негативные моменты, но они с лихвой перекрываются «плюсами».
Самая главная трудность — надо перестраивать психологию игроков.
Когда я пришел в ЦСКА, меня постоянно расспрашивали, неужели и первая тройка должна находиться на льду не 20—25 минут игрового времени, а пятнадцать? Всего пятнадцать, как все? Не расточительно ли так мало использовать несравненное мастерство Владимира Петрова и его славных партнеров? Ведь они могут дать команде много, больше других. Именно они чаще всего решают исход одного матча и чемпионата в целом.
— Да, класс первой тройки ЦСКА внушает уважение,— отвечал я.— Но разве из этого следует, что тренеры клуба или сборной СССР могут, имеют моральное право, в каждом матче направлять их на лед вдвое чаще, чем остальных хоккеистов команды?.. Это возможно только при необходимости, при исключительных обстоятельствах...
Я, разумеется, знал, как играет ЦСКА. Видел, что прославленные мастера использовались так, что можно порой было говорить: команда играет не в четыре, а в одно звено. По моим наблюдениям, в течение многих лет первое звено играло больше, чем это диктовалось интересами команды. Михайлов, Петров и Харламов выходили на лед и тогда, когда можно было этого не делать, когда можно было поберечь ведущую тройку и использовать ее как ударную силу, способную повернуть ход матча, использовать в критический момент, а не с первых и до последних минут поединка.
Бывают конечно же ситуации, когда надо спасать игру,— бывают даже у лидеров, у бессменных чемпионов, но не в каждом же матче возникает такое опасное положение. Хоккей — это игра, всего лишь игра, все здесь предусмотреть невозможно. Случается, что игра у команды вдруг не заладится, хотя и готовились серьезно, и к сопернику отнеслись с уважением. Такой удар судьба нанесла нам — еще раз вспоминаю осень 1981 года, точнее, конец ноября,— во время матча в Киеве, где ЦСКА играл с местным «Соколом». Накануне, за два дня до этой встречи, армейцы выиграли у главного своего соперника в борьбе за лидерство — у «Спартака». Настроение было хорошее, готовились к поединку в Киеве основательно, знали, что «Сокол» перед матчем с нами выиграл подряд три раза, настроились на игру, но увы...
Яростно защищая идею игры в четыре звена, я тем не менее готов по ходу поединка отступить при нужде от этого принципа. Иногда это целесообразно по тактическим или педагогическим соображениям, а иногда — и вынужденная необходимость: сыграть в три, а концовку матча и в два звена. И ЦСКА так играет, и наша сборная, бывало, оставляла в последние пять минут всего две пятерки. Так, например, мы однажды заканчивали матч с командой Чехословакии в дни турнира на приз газеты «Известия». Сборная СССР проигрывала 1:3, сил у наших ребят было предостаточно, но не хватало, пожалуй, удачливости. Вместе с Владимиром Владимировичем Юрзиновым мы решили оставить на льду только две пятерки — те, на которые можно было рассчитывать в той критической ситуации. Доигрывали матч звенья Петрова и Жлуктова. Их класс и решил исход трудного поединка — нам удалось спасти матч.
Так же, кстати, было и в решающем матче чемпионата мира 1983 года, когда в последнем поединке турнира снова сошлись сборные Чехословакии и Советского Союза, когда наших соперников устраивала только победа, нам же приносила золотые медали и ничья, и этой ничьей мы добились, но в конце матча нам пришлось оставить на льду только две пятерки.
Время меняется, и то, что было реально, допустимо лет пятнадцать назад, когда — это звучит сегодня уже как легенда — Анатолий Фирсов мог находиться на льду свыше 40 минут игрового времени, теперь уже невозможно. Сегодня клуб, играющий в четыре звена, «укатал» бы такую команду, три или два ее звена настолько, что у соперника не оставалось бы сил уйти со льда.
Но проблема перехода команды к игре в четыре звена была связана не только с подбором необходимого числа хоккеистов, не только с изменением их настроя, но и с тем, что и сами тренеры не были готовы играть по-новому.
Вспоминаю разговор, который однажды случился у меня в Риге с коллегой. Тогда рижане выступали еще во второй лиге, однако уже играли с двенадцатью нападающими в каждом матче. Коллега заметил:
— Тебе рисковать не надо... У тебя четыре проверенных звена...
Ответил коллеге:
— Я в свое время тоже рисковал... А у тебя на скамье запасных ребята сильнее, чем мое четвертое звено...
— Это так, но ведь они не проверены, стало быть, ставить их рискованно...
Я удивился:
— А почему бы и не рискнуть, почему не проверить?.. Хуже ведь не будет...
Опираясь на собственный опыт, я объяснил тренеру, что молодые игроки будут расти быстрее, если станут не только вести полноценную тренировочную работу, но и получат возможность подкрепить ее столь же серьезной игровой практикой. Иначе, доказывал я, и у нас в лиге будет происходить то, что бывает в знаменитых командах высшей лиги: отсидит хоккеист в запасных и сойдет, так и не поиграв вволю, так и не показав спортивному миру свой талант, так и не проявив свои способности...
Вначале, когда концепцию игры с четырьмя звеньями не принимали, я, честно говоря, даже обижался. Думал: как же так — идея в четыре звена прогрессивна, за этой идеей будущее, она проверена длительной практикой. Потом понял, в чем дело. Рижская команда намного опережала не только своих соперников во второй и первой лигах. Она опережала время. Лет эдак на десять. Новая система игры не приживалась, потому что была слишком непривычна.
И вот теперь это общепринятая система действий всех команд, своего рода банальность, прописная истина хоккея.
Со временем преимущества сильнейшей команды неизбежно теряются, поскольку в наш век широчайшего общения, энергичного использования видеомагнитофонов и заимствования опыта соперников находки чемпионов мира, носившие характер откровения, довольно скоро становятся всеобщим достоянием, альфой и омегой хоккея.
По этой причине на чемпионатах мира 1976 и 1977 года мы едва ли опережали своих соперников. Сборная СССР должна была найти что-то новое, что позволило бы ей снова уйти «в отрыв». Такой новинкой стала игра четырьмя пятерками.
В мировом хоккее это кажется сейчас естественным, само собой разумеющимся — игра в четыре звена. А родилась впервые эта идея у нас, в Советском Союзе, в рижской команде «Динамо». Ни в нашей стране, ни в ведущих европейских клубах (говорю о тех только командах, которые можно увидеть на международной арене), ни за океаном никто раньше так игру не вел. Допускаю, что где-нибудь в низовом хоккее кто-то из тренеров и прежде практиковал игру с четырьмя звеньями. Но если говорить о большом хоккее, то здесь у меня сомнений нет: мы были первыми.
Идея имеет свою историю. Она была подсказана самой жизнью. В рижском «Динамо», когда я только принял команду, было три звена. Третья тройка была откровенно слабой. И хотя рижане в то время выступали во второй лиге, иначе говоря, в третьем эшелоне нашего хоккея, я сомневался в том, что имею право оставлять в команде таких игроков. Но около третьего звена было еще несколько хоккеистов, которые являли собой резерв третьей тройки. Однако и они по своему классу не могли претендовать на право выступать в основном составе.
И вот во второй половине чемпионата, а речь, напоминаю, идет о первенстве СССР во второй лиге, я через третье звено,постоянно меняя игроков, пропустил шесть спортсменов. То есть, в сущности, два звена.
И уже зрительно, а не только по цифровым итогам матчей было видно, что это звено, постоянно обновляясь, играет не хуже хоккеистов второго и даже первого звеньев. Когда закончился чемпионат лиги и мы подсчитали итоги выступлений всех пятерок и всех хоккеистов, а учет игры звеньев ведется во всех командах — от сборной страны до клубов второй лиги, то выяснилось, что третье звено в нашей команде на заключительном этапе чемпионата СССР оказалось сильнейшим.
Как это получилось?
В то время в каждой команде было три звена. Противоборствовали первые пятерки, соперничали вторые, соревновались третьи. И вот против каждой третьей пятерки мы выставляли две (речь пока, правда, идет только о двух тройках форвардов).
Сопоставив результаты, показанные всеми тройками рижан, проанализировав действия команды и задумавшись над тем, что происходит, я не мог не прийти к выводу о разумности игры четырьмя звеньями и принял решение запланировать на следующий сезон игру в четыре тройки форвардов.
Впрочем, двенадцати нападающих в рижском «Динамо» тогда не было: форвардов, на которых можно было бы положиться, не хватало, и потому мы обходились игрой в три с половиной звена. Были использованы разные варианты поиска недостающего нападающего. Иногда один из форвардов играл через смену, скажем во втором и четвертом звеньях,— так порой и сегодня действует ЦСКА, используя во втором и четвертом звеньях Николая Дроздецкого или Владимира Крутова в первом и третьем. Иногда в четвертом звене был так называемый скользящий игрок: место в четвертой тройке занимал один из хоккеистов трех остальных звеньев.
Преимущества игры с таким принципом формирования команды для меня очевидны. И одно из них — возможность более быстрого роста молодых хоккеистов. Они выходят на лед вместе с лидерами команды — с начала сезона, с первых минут матча, а не тогда, когда мы ведем 12:1, не весной, когда судьба чемпионата решена.
Но хоккей—это живые люди с устоявшимися взглядами и привычками, и оттого переход к игре в четыре звена был непрост. Во-первых, тренеру требовалось самому досконально разобраться во всем, что связано с новым режимом действий хоккеистов, а во-вторых, предстояло преодолеть барьер — скепсис, неверие игроков, привыкших к игре в три звена. Эту преграду, замечу попутно, надо было преодолевать заново, снова и снова, при каждом введении новых игроков в команду. В результате опыт накопился солидный. Но и в последующие годы, и во второй сборной, и в «экспериментальной», о которой я расскажу в следующих главах, и в ЦСКА, и в первой сборной страны эта проблема возникала вновь и вновь. Возникала, она, знаю, поначалу и в тех командах, которые решили перенимать наш опыт.
Речь идет о психологическом барьере, обладавшем поразительной стойкостью, о непривычности игры в четыре звена, об опасениях, связанных с тем, что хоккеисты, привыкшие к определенным интервалам игры и отдыха, будут выбиты из привычного игрового режима. Ситуация усложнялась, когда хоккеисты были настроены против этой идеи, когда она не казалась им разумной.
Если бы я кому-то сказал, что пройдет дюжина лет и на Кубке Канады в 1981 году даже родоначальники хоккея, причем не любители, которых порой обвиняли в копировании европейской школы игры, а сборная Национальной хоккейной лиги, собравшая все сливки канадского и американского профессионального хоккея, будет, как и мы, играть в четыре звена, что этот наш опыт заимствуют, то, не сомневаюсь, меня бы подняли на смех.
Тогда в новую идею не верили ни игроки, ни тренеры-коллеги, ни журналисты.
Не верили в перспективность новинки даже тренеры второй группы, которые могли воочию убедиться, как усилилась команда, играющая с четырьмя тройками нападающих.
Оставалось одно — доказывать верность своих размышлений и выводов игрой, очками. Результатамирижской команды, которых мы добились в течение двух лет.
В первую лигу мы вышли, обогнав второго призера на 20 (!) очков.
Мне поручили возглавить вторую сборную страны в 1972 году, еще в то время, когда рижане выступали в первой лиге: это был первый и пока единственный случай, когда работу со сборной страны, пусть и не первой, доверяли тренеру, работающему с клубом не из высшей лиги.
..Мог ли я не воспользоваться случаем и не попробовать осуществить идею игры в четыре звена с хоккеистами довольно высокого уровня?
Теперь идея игры в четыре звена была широко обнародована.
Об этом достаточно много говорили, писали и спорили, но по-прежнему никто не соглашался с предлагаемыми мною доводами. Найти себе единомышленников не удавалось.
Считали, что эксперимент рискован и не оправдан.
Но ведь это был уже не эксперимент. Это был опыт, проверенный в командах, выступающих в состязаниях разного уровня.
Против идеи игры с четырьмя тройками выступали и научные работники, сотрудничающие с хоккейными командами. Они утверждали, что если игрок проводит на скамье запасных на одну смену больше, то он выбивается из темпа и ритма игры и ему приходится едва ли не заново разогреваться, заново готовиться к тому, чтобы вступить в игру.
Мне кажется, команда, с которой я работал, доказывала ученым обратное. Доказывала, конечно, не столько теоретически, сколько на практике. Успехи рижан были очевидны, даже в высшей лиге. И тем не менее...
Впрочем, исключения допускались... Для таких «середнячков», как рижане,— у них нет мастеров высочайшего класса, и потому все равно, кто выходит на лед и сколько там набирается звеньев. И для суперклубов вроде ЦСКА — там мастера такого класса, что они, играя в любом режиме, все равно будут всех побеждать.
Нетрудно заметить, что эти аргументы исключают друг друга, но в споре с идеей игры в четыре зве¬на использовались любые возможные, да и невозможные доказательства.
Разумеется, при игре в четыре звена есть и негативные моменты, но они с лихвой перекрываются «плюсами».
Самая главная трудность — надо перестраивать психологию игроков.
Когда я пришел в ЦСКА, меня постоянно расспрашивали, неужели и первая тройка должна находиться на льду не 20—25 минут игрового времени, а пятнадцать? Всего пятнадцать, как все? Не расточительно ли так мало использовать несравненное мастерство Владимира Петрова и его славных партнеров? Ведь они могут дать команде много, больше других. Именно они чаще всего решают исход одного матча и чемпионата в целом.
— Да, класс первой тройки ЦСКА внушает уважение,— отвечал я.— Но разве из этого следует, что тренеры клуба или сборной СССР могут, имеют моральное право, в каждом матче направлять их на лед вдвое чаще, чем остальных хоккеистов команды?.. Это возможно только при необходимости, при исключительных обстоятельствах...
Я, разумеется, знал, как играет ЦСКА. Видел, что прославленные мастера использовались так, что можно порой было говорить: команда играет не в четыре, а в одно звено. По моим наблюдениям, в течение многих лет первое звено играло больше, чем это диктовалось интересами команды. Михайлов, Петров и Харламов выходили на лед и тогда, когда можно было этого не делать, когда можно было поберечь ведущую тройку и использовать ее как ударную силу, способную повернуть ход матча, использовать в критический момент, а не с первых и до последних минут поединка.
Бывают конечно же ситуации, когда надо спасать игру,— бывают даже у лидеров, у бессменных чемпионов, но не в каждом же матче возникает такое опасное положение. Хоккей — это игра, всего лишь игра, все здесь предусмотреть невозможно. Случается, что игра у команды вдруг не заладится, хотя и готовились серьезно, и к сопернику отнеслись с уважением. Такой удар судьба нанесла нам — еще раз вспоминаю осень 1981 года, точнее, конец ноября,— во время матча в Киеве, где ЦСКА играл с местным «Соколом». Накануне, за два дня до этой встречи, армейцы выиграли у главного своего соперника в борьбе за лидерство — у «Спартака». Настроение было хорошее, готовились к поединку в Киеве основательно, знали, что «Сокол» перед матчем с нами выиграл подряд три раза, настроились на игру, но увы...
Яростно защищая идею игры в четыре звена, я тем не менее готов по ходу поединка отступить при нужде от этого принципа. Иногда это целесообразно по тактическим или педагогическим соображениям, а иногда — и вынужденная необходимость: сыграть в три, а концовку матча и в два звена. И ЦСКА так играет, и наша сборная, бывало, оставляла в последние пять минут всего две пятерки. Так, например, мы однажды заканчивали матч с командой Чехословакии в дни турнира на приз газеты «Известия». Сборная СССР проигрывала 1:3, сил у наших ребят было предостаточно, но не хватало, пожалуй, удачливости. Вместе с Владимиром Владимировичем Юрзиновым мы решили оставить на льду только две пятерки — те, на которые можно было рассчитывать в той критической ситуации. Доигрывали матч звенья Петрова и Жлуктова. Их класс и решил исход трудного поединка — нам удалось спасти матч.
Так же, кстати, было и в решающем матче чемпионата мира 1983 года, когда в последнем поединке турнира снова сошлись сборные Чехословакии и Советского Союза, когда наших соперников устраивала только победа, нам же приносила золотые медали и ничья, и этой ничьей мы добились, но в конце матча нам пришлось оставить на льду только две пятерки.
Время меняется, и то, что было реально, допустимо лет пятнадцать назад, когда — это звучит сегодня уже как легенда — Анатолий Фирсов мог находиться на льду свыше 40 минут игрового времени, теперь уже невозможно. Сегодня клуб, играющий в четыре звена, «укатал» бы такую команду, три или два ее звена настолько, что у соперника не оставалось бы сил уйти со льда.
Но проблема перехода команды к игре в четыре звена была связана не только с подбором необходимого числа хоккеистов, не только с изменением их настроя, но и с тем, что и сами тренеры не были готовы играть по-новому.
Вспоминаю разговор, который однажды случился у меня в Риге с коллегой. Тогда рижане выступали еще во второй лиге, однако уже играли с двенадцатью нападающими в каждом матче. Коллега заметил:
— Тебе рисковать не надо... У тебя четыре проверенных звена...
Ответил коллеге:
— Я в свое время тоже рисковал... А у тебя на скамье запасных ребята сильнее, чем мое четвертое звено...
— Это так, но ведь они не проверены, стало быть, ставить их рискованно...
Я удивился:
— А почему бы и не рискнуть, почему не проверить?.. Хуже ведь не будет...
Опираясь на собственный опыт, я объяснил тренеру, что молодые игроки будут расти быстрее, если станут не только вести полноценную тренировочную работу, но и получат возможность подкрепить ее столь же серьезной игровой практикой. Иначе, доказывал я, и у нас в лиге будет происходить то, что бывает в знаменитых командах высшей лиги: отсидит хоккеист в запасных и сойдет, так и не поиграв вволю, так и не показав спортивному миру свой талант, так и не проявив свои способности...
Вначале, когда концепцию игры с четырьмя звеньями не принимали, я, честно говоря, даже обижался. Думал: как же так — идея в четыре звена прогрессивна, за этой идеей будущее, она проверена длительной практикой. Потом понял, в чем дело. Рижская команда намного опережала не только своих соперников во второй и первой лигах. Она опережала время. Лет эдак на десять. Новая система игры не приживалась, потому что была слишком непривычна.
И вот теперь это общепринятая система действий всех команд, своего рода банальность, прописная истина хоккея.
Комментариев нет:
Отправить комментарий